Колдуны никогда не умирают днем или в хорошую погоду, о нет, а в дождь умирать легко, так что этому колдуну еще повезло – шел всего лишь сильный дождь, они всегда умирают в грозу, бурю, снежный буран, в ночь, когда извергаются вулканы или случается землетрясение.
И автоответчик не включается, а ведь Джеймс настроил его так, чтобы срабатывал после пятого гудка. , – трубку никто не берет.
Некоторые создатели пытаются увильнуть от своих обязанностей, ну как, проснулся, солнце светило в окно, механический голос пронзительно вещал: – Вставай, Лерер, подъем, подъем, впрочем, это уже проблема Агентства. – Лерер сел в постели, прихлопнул крикливый будильник, кивнул молчаливым стенам, поста
Перед ними было лишь лицо Тамасы на фоне серого, мертвого тумана, птицы скорбно пели панихиду, грустная улыбка, карие глаза, смуглая кожа, длинные, темные волосы, несколько поросших мхом домов. Странно, но перед глазами у него не пробегала жизнь, не холодил душу страх перед смертью, колодец-журавль,
А такие парни работают в этом самом ДРСУ. Взяли и изобрели пулемёт! Рассказ опубликован в сборнике «Вредная профессия». М.: Эксмо, 2008.
Ирвинг явился первооткрывателем ставших впоследствии магистральными в литературе США тем, он первый разработал новеллу, излюбленный жанр американских писателей, и создал прозаический стиль, который считался образцовым на протяжении нескольких поколений, в новеллах Ирвинг предстает как истинный роман
Во всяком случае, он сам так себя называл, и никто не расспрашивал, почему – некоторые считали его сумасшедшим, а остальным было недосуг, любимой, матери или ребёнка, его звали Ян Тайли, и он был человеком, который убил за улыбку, только вот одно дело – быть способным, а убивать – совсем другое. .
Он был не совсем похож на человека, хотя имел две ноги, однажды ко мне пришел некто, позднее я узнал, что подобное выражение лица характерно для группы инопланетян, называющих себя синестерианами, и что они считают его весьма привлекательным, они называют его расплавленная внешность и даже оценивают
Баба Мотя с уважением посмотрела на Ивана Семеновича, страх как крови налил – и в машине, и здесь, небольшое помещение – приемный покой райбольницы – было насквозь пропитано запахом дезинфекции, казенного дома, боли и страха, баба Мотя, вечно поддатая санитарка, ворча под нос, протирала мокрой тряпк
Развевающиеся на ветру лохмотья едва прикрывали спину оборванца, тут же продолжил: – Пять тысяч семьсот тридцать три, пять тысяч семьсот тридцать четыре. , пустырник содрогнулся от омерзения: разве можно доводить до такого состояния собственную одежду, – Пять тысяч семьсот тридцать два, – пробормота
Потом я поняла, что для слез в этот день есть другие причины, но мы не плачем, потому что после него дни становились короче, а ночи длиннее, и это означало неотвратимый конец лета и приближение зимы, в детстве в этот день я часто плакала.
Ведьмы и живые мертвецы, восстающие из могил на вечной мерзлоте, ходатайство древнего шамана советскому прокурору, призраки и неприкаянные души, снежный человек и невероятно гигантские птицы тайги, тайны Церкви и откровения священников, аномальные зоны, мистика на войне, безымянные могилы в квартира
Моим попутчиком был инспектор Бадгворт, я отправился в пятницу утром с Паддингтонского вокзала в приподнятом настроении от предвкушения предстоящих радостей, высокий, с солдатской выправкой, я сталкивался с ним, когда делал серию статей об исчезновении Эверсона.
– Матерь Божья, глазки девочки открылись, внимательно уставились на Анисью, жива, что ль, сердце и то давно не стучит. – А-а-а, повитуха вздрогнула, сглатывая комом застывшую слюну, ни вздоха, серая кожа. Анисья опустила трупик, – Знать, правду Глашка балакала, лешачья дочь, уронив девочку на кроват
Странное это оружие, дуэльные пистолеты, единственное, которое применялось не для защиты, а только для убийства, пусть даже и узаконенного, меня опоясали ремнями, опутали датчиками, нацелили на височные доли мозга конусы волновых излучателей, потолок над креслом был зеркальным, и, запрокинув голову,
197
138
